laicontran: загибон

Весна! Стало теплее. На улице определились два типа оригиналов. Первые всё ещё ходят в пуховиках, а вторые - уже в майках и шортах.

- Привет! Что было хорошего, пока меня не было?
- Всё было хорошо, пока тебя не было.

Мы прошли тот порог сходу. Хороший порог. Адреналинчику добавил. За
порогом река немного успокаивается, хотя и бежит довольно быстро.
Где-то, через полчаса после порога мы увидели приличное место для
стоянки и встали на ночевку. Только разоблачились от сплавной амуниции,
стали ставить лагерь. Вдруг Паша заорал: «Кончай ночевать!!!
Спасаловка!!! » По реке плыл человек (труп?) в спасжилете и каске. Плыл
как бревнышко. Без всякого шевеления. Волки мы старые, тертые. И реками,
и жизнью. Вскочили на катамаран практически сразу и успели перехватить
утопленника почти напротив лагеря. Вернее утопленницу. Девка. Реакции -
никакой, но лицо не синюшное. Это радует. Выскочили на берег. Повторяю
мы волки. Никого учить не надо. Паша - искусственное дыхание «рот в рот»
Толя - непрямой массаж сердца. Серега - сдирать одежду. Дело в том, что
вода в реке - градусов семь-девять. От порога, где могла перевернуться
группа, потерявшая эту утопленницу, плыть до нас чуть ли не полчаса.
Смерть от переохлаждения не менее вероятна чем асфиксия. Здесь важно
снять всю мокрую одежду, а потом уже растирать и согревать. Все при
деле. Я поворачиваюсь и бегу в лагерь за аптечкой, спиртом и сухой,
теплой одеждой. Глядишь, и откачаем девку. Не успел отбежать, слышу за
спиной истошный бабий визг, сливающийся с утробным Пашиным ревом, и
задышливым воем Сереги. Оборачиваюсь и наблюдаю картинку. Полуголая
«утопленница» с глазами дикой кошки сжалась на песке. Паша зажимает
руками физиономию, с которой ручьями льется кровь. Серега, сжимая руками
гениталии, корчится на песке. Офигевший Толя сидит на песке, крутя
головой почти на 360 градусов. Барышня водит взглядом вокруг. Видит
берег реки, катамаран, спасжилет, каску. Взгляд становится осмысленным,
и она выдает: «Так вы меня спасали!!?». «Нет, трахнуть тебя, дуру,
хотели!!! » - ревет Паша раненным быком. «Пока ты, дура, совсем не
остыла! » - сипит, держась за гениталии, Серега.
«Понимаешь, Пашенька» - заплетающимся языком, в который раз повторяет
«утопленница», в которую уже влито достаточное количество спирта.
«Прихожу в себя. Ничего не помню. Но чувствую: один мужик - целует,
другой - грудь тискает, а третий - штаны стягивает. Первая мысль -
насилуют. Реакция у меня - естественная: нанести максимальный урон
насильникам». «Да чего уж там» - бурчит Паша, замазывая бальзамом
«характерные» полосы на лице. «Только ногти на сплаве стричь надо под
корень! »
Но все это происходит вечером, когда уже подплыли «потеряшки» - группа
молодых раздолбаев, перевернувшихся в том пороге сразу всеми судами и
сообразивших, что потеряли девку, где-то лишь через полчаса. Их радость,
нечаявших уже увидеть свою красавицу живой - была немерена. За что
суровый Паша, в качестве компенсации за моральный и физический ущерб,
забрал весь их спиртовой запас. И то верно - рано соплякам пить, пусть
сперва сплавляться научатся.
А команду нашу еще долго потом называли «Насильники утопленниц».

- Выращивайте животных изначально без мозга.
- Уже пробовали - депутаты получаются.

Раннее июльское утро. Жары еще нет, но над бетонкой уже дрожит
разогретый воздух. Сидим на балконе пункта управления ИАС вместе с
дежурным инженером. Внизу видна стоянка, на которой мирно дремлют
зачехленные бомбардировщики. Около одного - расчехленного - возятся
техники. За этим самолетом марево почему-то сильнее.
По рулежке со стороны гарнизона на велосипеде едет толстый прапорщик.
Дежурный берется за бинокль. "Петрович из продслужбы"- сообщает он.
Прапорщик, не торопясь, подъезжает к стоянке и попадает в зону дрожащего
воздуха. Вдруг он неожиданно изо всех сил жмет на педали, слышится визг
покрышек и, сопровождаемый пронзительным индейским воплем:
- Уй, бля-а-а-а!!!, велосипедист стремительно исчезает за капониром.
- Красиво пошел, - отмечает инженер и, отложив бинокль, берется за
микрофон. Над технической позицией гремит динамик:
- На ноль-двадцатом, на ноль-двадцатом, почему опять аммиак за борт
стравили?!
И опять наступает тишина. Высоко в небе поет жаворонок.